Я выписал петлю над колокольней Санта-Каталина — последние пятьдесят лет там велись нескончаемые реставрационные работы, а с курантами, по слухам, и вовсе творилось неладное: каждую полночь малая стрелка словно по колдовству оказывалась на цифре «один», показывая тринадцатый час ночи… Миновал старинную биржу Ла Лонха на Рыночной площади. Сделал круг над дворцом маркиза де Дос Агуас — ну не мог я не сделать лишний круг, потому что любил глядеть на этот дворец с птичьего полета, пожалуй, даже сильнее, чем бывать в нем. Последний набор высоты — и спустя пять минут гравитр опустился на стоянке возле аэропорта Валенсия-Ориенте. Отсюда во все концы света уходили большие пассажирские суда — неспешные «огры», основательные «конраны» и стремительные «симурги».
Меня ждала транс-европейская «конрана», меня ждали новые знакомства и, хотелось верить, новые откровения.
Скорость воздушного судна этого класса — что-то около тысячи километров в час. Это немного по земным меркам. Те же «симурги» способны носиться в два-три раза быстрее, хотя вряд ли кому может понадобиться перемещаться по белу свету в таком темпе, кроме случаев какой-то совершенно острой, фантастической нужды. Однако же такие любители есть. Но «симурги» применяются на длинных трансглобальных линиях, чтобы не тратить зря время на взлет и посадку. «Конрана» же специально предназначена для множественных промежуточных финишей. Можно сказать, что она движется прыжками.
Живет в Экваториальной Гвинее такая офигенных размеров лягушка-голиаф, почти полметра длиной и почти четыре килограмма весом. Прыгает себе и резвится в ледяных струях порожистых рек. И, ко всеобщему неудовольствию, неуклонно вымирает. «Конрана» — ее латинское название. Быть может, кто-то из конструкторов летающих кораблей был родом из тех мест. Или принял близко к сердцу драму лягушиного племени. А может быть, ломал-ломал голову, как бы поименовать новое транспортное средство, а потом открыл словарь прыгающих видов и ткнул пальцем наугад.
В самом деле, «конрана» даже со стороны напоминала собой громадную лягву, присевшую перед прыжком на мускулистые лапы, которые лапами, однако, также не являлись, а были мощными атмосферными гравигенераторами. Вначале мы должны были покрыть шестьсот километров до Бордо, затем ожидались Брест и Лимерик. В Лимерике я выходил, а «конрана» должна была ускакать в Эдинбург и дальше по своим делам. Такой вот предполагался маршрут.
Я пересек поросшее короткой жесткой травкой поле, вошел в прозрачный стакан лифта и поднялся на верхнюю палубу. Где-то играла музыка, в атмосфере витали аппетитные ароматы из ресторана, а над головой, слегка притушенное прозрачной крышей, светило утреннее солнышко. Я нашел свободное кресло под сплетенными лианами, в которых копошились какие-то ручные и довольно наглые птицы. Устроился поудобнее, задумался…
В общем, большую часть пути я проспал. А когда открыл глаза, транспорт уже миновал хобот Корнуолла и бесшумно несся над серыми водами Кельтского моря.
Пока я зевал, потягивался и массировал лицо, «конрана» пробила тяжелые тучи и снизилась над Ирландией, которая сверху выглядела довольно мрачно. Металлической лужицей блеснула река Шэннон. Воздушный корабль неощутимо сбросил скорость и нырнул навстречу белым башням Лимерика.
После испанской жары здесь было довольно прохладно. В воздухе плясала мелкая морось. Я поднял воротник и ступил на влажные плиты аэропорта.
Встречающих на посадочном поле было немного, от силы десятка полтора. Все в дождевиках, с надвинутыми капюшонами, некоторые даже с зонтиками. Тетя Оля, в просторном ядовито-зеленом комбинезоне и со вспушенными платиновыми волосами, в этом блеклом окружении выглядела гигантским экзотическим одуванчиком.
— Приветик, — сказала она.
— Приветик, — ответил я.
— А поцеловать? — мурлыкнула тетя Оля.
Теперь мы были одного роста. Мне больше не нужно было привставать на цыпочки, чтобы дотянуться губами до ее щеки. На нас оглядывались, принимая за брата и сестру.
— Экий ты стал здоровущий, — сказала тетя Оля. — Скоро Консула с его бицепсами переплюнешь. Давай сюда сумку.
— Ни за что, — сказал я.
— У тебя там алмазные брульянты? — захихикала она и взяла меня под руку. — Пойдем, нас уже, наверное, заждались.
Голову мою немного кружило — не то от смены климатических поясов, не от близости ее плеча… Нас обогнал расписанный плетенкой из кельтских узоров роллобус.
— Почему мы не поехали со всеми?
— Это же туристы. Сейчас они направляются в ресторан «Мудрый лосось» на обед, а оттуда прямиком в Нью-Грейндж.
— А там что?
— Древнейшие в Ирландии коридорные гробницы.
— Я бы тоже не отказался посмотреть.
— Ну, возможно, чуть позже.
Тети Олин гравитр стоял на общей стоянке. Почему-то я сразу понял, что это ее гравитр. Остальные машины в сравнении с ним выглядели игрушками. К тому же, он был одного с ее комбинезоном кислотного цвета.
— Зеленый, — констатировал я.
Тетя Оля покосилась на меня и объявила:
— Сейчас мы летим в город, в одну уютную кафешку под названием «Зеленая утка»…
— Зеленая! — фыркнул я.
— Не смей надо мной потешаться! — притворно возмутилась она. — Просто у меня сейчас зеленый период. Мне нравится все зеленое. Пройдет какое-то время, и я плавно вступлю в какой-нибудь другой период, например — в розовый. Как ты полагаешь, розовый будет мне к лицу? Только не вздумай врать, ты еще не умеешь.