— И как же этот Забродский вычислил вражескую лазутчицу в наших рядах? — осведомилась мама.
— Очень просто. Эхайнский генотип в ту пору уже стал известен…
— …и очередное медицинское обследование наконец-то дало ответ на старый вопрос о причинах Оленькиного замечательного роста, — закончила фразу мама.
— Зато поставило перед Департаментом оборонных проектов новые вопросы, — сказал дядя Костя. — На которые они не могут дать исчерпывающего ответа до сих пор. То есть, кое-что им удалось установить. В службу эскорта представительства Федерации во Вхилуге был внедрен агент эхайнской разведки. Звали его действительно Антон Готтсхалк. Доклад, а скорее всего — само открытие доктора Лескиной представляло для эхайнов безусловный интерес, потому что их генотип, по понятным причинам, очень близок к нашему, а значит, биохимические процессы развиваются по тем же правилам. И, кстати, появление нашей Оленьки на свет божий — тому яркое свидетельство. Эхайнский агент легко сблизился с Майей Артуровной, наверняка получил доступ ко всей информации об открытии, после чего с легкой душой и приятным ощущением исполненного долга исчез навсегда.
— Подлец! — с театральными интонациями произнесла тетя Оля. — Обольстил бедную девушку… поматросил и бросил!
— Господи, Ольга! — вдруг всплеснула руками мама. — Это и в самом деле безнравственно! Они попросту провели над твоей матушкой генетический эксперимент…
— Не думаю, — сказал дядя Костя. — И вот почему. По сведениям все того же Департамента, эхайны не проявляли к судьбе маленькой Оленьки никакого интереса. Они вообще о ней не знали! И эти сведения достоверны. Согласись, что так генетические эксперименты не ставятся. Думаю, что эхайн-разведчик просто использовал близость с доктором Лескиной как формальный прием для извлечения информации. Либо же… если Майя Артуровна в ту пору была голубоглаза и светловолоса, как и Ольга, то он серьезно увлекся ею и наверняка впоследствии сожалел о мимолетности этого романа.
— Мама была именно такова, — кивнула тетя Оля. — Да она и сейчас хороша собой.
— Уж я-то знаю, насколько эхайны влюбчивы и сентиментальны, — сказал дядя Костя. — Эхайны обожают блондинок. Голубоглазые блондинки могут вить из них веревки. Если бы у нас нашлось достаточное количество голубоглазых платиновых блондинок, обязательно натуральных — клонессы Мерилин Монро изволят не беспокоиться! — да еще, по возможности, с «доминантой Озмы», мы бы давно покончили с этим дурацким межрасовым конфликтом…
Похоже было, что все забыли о моем присутствии. А у меня на языке вертелось столько вопросов сразу, что я даже не знал, с каким встрять в разговор в первую очередь!
— Какие еще выводы воспоследовали из этой истории? — сам себя спросил дядя Костя. — Например, что этот загадочный агент, возможнее всего, этнически был Светлым Эхайном — потому что Светлые Эхайны всегда были максимально толерантны к человечеству и не раз предпринимали попытки сближения. В том числе и весьма удачные… я имею в виду Нигидмешта Нишортунна и Озму. Или, что менее вероятно, он мог быть Лиловым либо Желтым. Последнее предположение целиком выстроено на методе исключения — мы просто слишком мало знаем об этих расах и об их стереотипах восприятия человечества. Но вряд ли он был Красным Эхайном, поскольку те избегают любых соприкосновений с людьми по принципиальным соображениям, и определенно не Черным — эти людей попросту спинным мозгом ненавидят…
Он осекся.
Все взгляды сразу обратились в мою сторону. Я сидел, втянув голову в плечи, и не знал, что сказать.
— Похоже, я сморозил глупость, — наконец вымолвил дядя Костя. — Ты… Черный Эхайн… как, не обиделся?
— Да вроде бы нет, — ответил я. — Не такой уж я и Черный… так, серенький.
— Ну и ладно, — сказал дядя Костя. — Моя история тоже закончилась. Давайте, что ли, завтракать.
— Подожди, Консул, — сказала тетя Оля. — Но я-то свою историю еще не закончила!
Дядя Костя недоумевающе приподнял бровь.
— Есть что-то, чего я не знаю? — спросил он.
— А вот я тебя и огорошила! — снова расхохоталась она. — С этим твоим вшивым Департаментом… Фокус в том, что доктор Майя Артуровна Лескина, уже после моего рождения, по меньшей мере трижды встречалась с моим отцом!
— Мыльная опера, — произнесла мама. — Целые горы мыльной пены.
Дядя же Костя безмолвствовал, хмуро уставившись в чашку остывшего кофе.
— Так, — наконец отверз он уста. — Фокус, конечно, нерядовой. Я понимаю, что не вправе задавать тебе, Ольга, какие-то вопросы, но…
— Мама не просила хранить это втайне, — сказала тетя Оля. — Но здесь есть тонкость: она не подозревает о том, что мой отец — эхайн. Она не знает, кто такие эхайны, и уж тем более слыхом не слыхивала про какие-то там межрасовые конфликты.
— Счастливейшая из женщин! — вздохнул дядя Костя.
— Она чистосердечно полагает, что он то ли датчанин, то ли титанид, работающий где-то в Галактике у черта на рогах и на Земле бывающий редкими напрыгами. К слову, мы даже с ним встречались — когда мне было полтора годика от роду…
— Все-таки эксперимент, — сказала мама.
— Ни фига, — упрямо возразил дядя Костя. — Когда в середине двадцать первого века лферры провели здесь один из своих несанкционированных экспериментов по межрасовой конвергенции, они установили над матерью с ребенком такой жесткий мониторинг, что в два счета засветились, что смешно, перед земными спецслужбами и вынуждены были спешно сворачивать всю деятельность, а затем, что не смешно, перед Советом тектонов, а уж те им прописали такую клизму с битым стеклом, что мало не показалось. Отчего, думаете, в конце двадцать первого века как бы по волшебству вдруг исчезли синдром приобретенного иммунодефицита и рак?