Бумеранг на один бросок - Страница 72

Я проснулся окончательно и спросил, отчего же.

— Хлопотно это, — признался дядя Костя. — Хлопотно быть аристократом и латифундистом вообще, а эхайнским — во сто крат хлопотнее. Уж лучше безо всего этого… сознавать себя свободным, как птица, порхать по волнам эфира, ни за что не отвечать и ни о чем таком… средневековом… не думать.

Лишь бы на земле
Было счастье суждено!
А в иных мирах
Птицей или мошкой стать —
Право, все равно!

Я посоветовал плюнуть на все эти замки и забыть.

— Нельзя, — вздохнул дядя Костя, — это не только титулы и недвижимость, это еще и моя работа, прикладная ксенология, это еще и реальные рычаги воздействия на высокую эхайнскую политику, будь она неладна!

— Я бы плюнул, — сказал я.

— Вот-вот, — засмеялся он. — Легка и беззаботна твоя жизнь человеческого детеныша, и вовсе ни к чему тебе торопиться во взрослые.

15. Картахенский кошмар, или Нужны ли мы нам

К началу диспута мы не поспели. Уж не знаю, как это случилось, но к нашему приходу страсти там кипели нешуточные, словно все участники собрались в открытом амфитеатре Гуманитарного колледжа еще вчера, скоренько перезнакомились и за ночь успели переругаться. Никто никого не слушал и никто никому не давал высказаться. Модератор, загорелый юнец в белых шортах и бейсболке, выглядел загнанным. Он едва успевал послать сферикс — мобильный коммуникатор, похожий на ярко-красный летающий колобок, — в сторону очередного выступающего, а то и не успевал вовсе, чем раздражал всех еще сильнее. Хорошо хоть догадались прикрыть сборище сверху от жарких солнечных лучей рассеивающими полями… Между рядами носились ослепительно красивые девушки, тоже все как на подбор в белых шортах, в белых маечках с эмблемой колледжа и белых же косынках, раздавали всем желающим запотевшие бутылочки с прохладительным, но временами даже они забывали о своих обязанностях и принимались буйствовать как все: орать, свистеть и требовать слова. «Плохо дело, — шепнул мне дядя Костя. — Обезьянник какой-то. Чего это они так возбудились?» — «Испания, — отвечал я, зевая. — Мы здесь все такие темпераментные». — «Впрочем, — усмехнулся Консул, — могу представить, как выглядел бы диспут на тему „Нужны ли нам люди“ в Имперском Академиуме где-нибудь в Эхайнетте. Уже через полчаса все участники обменялись бы оскорблениями, несовместимыми с жизнью, затеялась бы рукопашная, и при этом никто ни на вот столечко не возражал бы против мнения, что, мол, люди определенно на фиг не нужны… — Он окинул внимательным взором ряды спорщиков. — Ба, знакомые все лица! Видишь того бритоголового потного джентльмена в черной безрукавке и черных шортах? Еще бы ему не быть потным во всем черном… Это некий Алекс Фарго, магистр логики, видный идеолог метарасизма. Тебе что-то говорит этот термин?» — «Говорит. Когда мама видит в новостях интервью с кем-то из метарасистов, она сразу делается похожа на Читралекху, завидевшую чужака. Так же шипит, сверкает глазами и ругается». — «Спорить с магистром Фарго. — занятие неблагодарное… но сегодня не его день, — промолвил дядя Костя с удовлетворением. — Во-первых, ему пока еще не дают и рта раскрыть. А во-вторых… обрати внимание на очень странную персону на расстоянии вытянутой руки от магистра». — «Да тут все странные!» — «Этого ни с кем не спутать. Похож на Страшилу в роли Железного Дровосека, не правда ли?» Я вынужден был согласиться: действительно, похож. «Одна жилетка чего стоит! Там сорок восемь карманов, я сам однажды посчитал. И хорошо еще он не напялил нынче свои чудовищные клетчатые штаны… Доктор социопсихологии Уго Торрент, в натуральную величину. Если Фарго доберется до сферикса, доктор Торрент тотчас же слопает его живьем и не поперхнется. Похоже, у них цугцванг… А теперь погляди прямо перед собой, четвертый ряд снизу. В такой, знаешь ли, ультрафиолетовой блузке и того же оттенка юбочке, да еще и ультра-короткой…» Мне не составило большого труда понять, о ком он говорил. Ольга Лескина, моя ненаглядная тетушка-великанша, о которой я почти позабыл за переживаниями последних дней, сидела в окружении загорелых machos, вскинув ногу на ногу, внимала их воркотне и временами благосклонно улыбалась. Даже сидя она была выше своих кавалеров на голову. У меня сладко заныло сердце, а внутри забили горячие ключи — совсем как тогда, ночью, в пустом коридоре моего дома… Но отныне все это должно было остаться в прошлом. Ведь теперь у меня была Антония… Между тем, Консул поднес к лицу свой браслет и отчетливо произнес, стараясь перекрыть рев толпы: «Оленька, мы здесь, и мы тебя видим». Тетя Оля встрепенулась, завертела головой, а потом привстала с кресла и замахала нам обеими руками сразу. «Мы после к тебе проберемся», — сообщил ей дядя Костя и опустил руку с браслетом. Вид у него был самый мрачный. Творившееся в амфитеатре безобразие ему чрезвычайно не нравилось. «Так мы ничего полезного не узнаем», — проворчал он. «А была надежда?» — саркастически осведомился я. «Понимаешь, дружок, — сказал он. — Время от времени в обществе возникают вопросы, на которые я очень желал бы знать ответ. Хотя бы и в форме некого статистически достоверного консенсуса…» — «Чего-чего?» — переспросил я. «Мне посчастливилось бывать на таких диспутах в Сингапуре, Хабаровске и Мельбурне. Было шумно, хотя и не до такой болезненной степени… — Консул вдруг оживился: — Особенно мне понравилось обсуждение в Тартусском университете! В конференц-зал вошло человек пятьсот, все в прекрасных костюмах и галстуках, чинно-важно расселись по академическому ранжиру, помолчали восемь минут тридцать секунд — я засекал! — а потом председательствующий продекламировал: „Высокое собрание пришло к единодушному выводу, что нет никаких объективных препятствий к возникновению конвергентных процессов в человеческой и нео-неандертальской, иначе так называемой эхайнской, культурах в строго позитивном смысле. В то же время высокое собрание хотело бы обозначить свою озабоченность возможной перспективой конвергентных процессов в означенных культурах в негативном смысле. Благодарю высокое собрание за активное участие в настоящем обсуждении“. Все молча встали, поклонились и разошлись. Я был счастлив. Нигде и никогда еще доктрина пангалактической культуры не получала такой сокрушительной поддержки!» Я сдержанно посмеялся. Консул же сочувственно поглядел на модератора, который только что на четвереньках не стоял. «С этим нужно что-то делать, — пробормотал он. — Побудь здесь, я отправляюсь на помощь мальчишке». И он полез книзу, рассекая человеческое море на манер океанского лайнера. Высвободившееся подле меня пространство сей же миг заполнили какие-то экзальтированные студенты. Один из них даже какое-то время молчал и рассматривал меня, запрокинув голову, а потом сообщил: «А я тебя знаю. Ведь ты — эль Гигантеско из „Архелонов“. Никогда бы не подумал, что тебя волнует… проблема эхайнов!» — «Ты хотел сказать — что-либо, помимо фенестры? — буркнул я. — Спасибо, волнует». И сделал вид, что увлечен зрелищем того, как Консул приводит к повиновению скопище горлопанов и бузотеров. Между тем, дядя Костя отобрал сферикс у модератора и вовсю демонстрировал замашки военного диктатора эпохи мировых революций. У него хорошо получалось. «Теперь так, — объявил он, врубив сферикс на полную мощь и прикрыв своей широкой спиной совершенно деморализованного модератора. — У высокого собрания есть три минуты, то есть сто восемьдесят секунд, чтобы понизить уровень шума до приемлемого…» — «Дайте определение!» — заорал кто-то громче всех. «…при котором возможен обмен полезной информацией без излишних усилий и неоправданных потерь содержания. До тех пор сферикс остается у меня». — «А что потом?» — «А потом вот что, — зловеще усмехнулся Консул. — Будете вести себя как стадо павианов на просторах саванны — я растопчу сферикс и уйду пить пиво. Пиво в жару — то, что нужно для настоящего мужчины. А вы сможете драть глотки дальше, если для этого и собрались». — «Это недопустимый диктат!» — «Отберите у него сферикс!» — «Кто он такой?!» Я с наслаждением ожидал, что сейчас дядя Костя спокойно и весомо перечислит все свои титулы, включая самый убойный среди них «четвертый т'гард Лихлэбр». Но он равнод